Межгосударство. Том 1 - Сергей Изуверов

Поначалу Варлааму встречалось много незнакомых слов, хотя по пути почти выучил пушту и начал учить маратхский, затянуло в йогодела на шестьдесят пять. Причиной отъезда крупная с отцом, творил невообразимые на взгляд тонкочувствующего Варлаама. Тогда сказал, тоже поедет подсчитает что-нибудь никому не нужное, в поисках судьба подкоптиться на Индостан. Разумеется на корабле Английской Ост-Индской, где постигал под клёкот матроса афганца. Прибыли в факторию в Мадрасе, оттуда начал странствие. Закончилось в Кашмире, паря на пейзажах дописывал проклятый подсчёт в перерывах между стычками с солдатами Ахмад-шаха Дуррани. Включал области принадлежавшие Моголам после отпадения Хайдарабада, Ауда и Бенгалии: Пенджаб, Дели, Агра, Синд, Сирхинд и Кашмир. Кто пользовался военными неудачами Великого Могола: сикхи, маратхи и джаты. Помимо прочего в местах скатывался до описания тогдашних политических в Индии, сломал бы ногу и чёрт и цверг, и Борис Годунов, здесь Варлаам приставку вроде «Список политических ухищрений вокруг Кашмира и центральной части двуречья Джамны-ганга»: маратхи принуждают Бенгалию и Ауд платить им дань, завоевывают Южную Ориссу, после готовят поход на Пенджаб и Дели, ханы афганских кочевых и полукочевых племен становятся крупными феодальными землевладельцами, господствующими над оседлыми, главным образом неафганскими, крестьянами, сикхи становятся значительной силой, приходится считаться пенджабским феодалам, иные из даже откупаются от данью и берут к себе на службу их вооруженные отряды, среди растёт власть сердаров. Ничего более бесполезного Варлаам нашевелить не, по крайней взглядом изнутри. Подумывал подсчитать и перечислить отцу причины, по решился на преждевременное, но, во-первых, главную не мог с формулировкой (зверства войны, пересмотрено предостаточно), во-вторых, имело смысл. Итог: Варлаам Дёмин, разумеется зная, отец давно похохатывает над ним не со сторон света, однако в мыслях по-прежнему к нему, в личные анналы виновником всего, сталось, в возрасте девяносто двух (такого склеенного песка даже афганцы, принимая за кашмирского йога) в доме на берегу в меру великолепного Дал, вводит в вену на руке золотую еловую, добытую уже двадцать назад и ждёт, пришвартуется к сердцу.

Давно достигнут, да лень, обнародовать в пятый одну из записей Аристарха Горлова, представляет игру в поддавки с нищим из Солькурских дромосов, проведённую и записанную, вероятнее, в 1878-м, незадолго до.

«Откуда у вас в руках появилась эта вещь?»

«Купил, нет, обменял у одного человека».

«Вы знали, как он её получил?»

«Знал, как свои шрамы на спине».

«Расскажите».

«На войне нашёл».

«На какой войне. Говорите полно, чтоб я не тянул из вас по слову, будто мы в репортёрской пыточной».

«На войне, когда османы в чалмах из бинтов мумий воевали с жар-птицей Россией. В 1828-м. Тот солдат, у которого я выменял, рассказывал, они тогда осаждали какую-то крепость. Не то Джабраил, не то ещё какой-то Браил. У этих турков всё какое-то мезальянсно-убогое. (Румынская крепость Браилов, подвергшаяся осаде в кампанию 1828-го года. Примечание моё). И вот там у них одни осаждали, другие отдыхали, третьи кипятили жидкости, четвёртые их пили, потом наоборот. Вот в этот-то отдых он черепок и нашёл. Пошёл в какой-то там сказочный лес (мой собеседник полагал, в Европе все леса сказочные и кишат детьми, привели вероломные родители), не то с перепою, он уже тогда поддавать был любитель, не то заблудился в себе. Ну и, как он мне бакулил, прилёг к какому-то дереву осмотреться от лица карликов и сообразить лучший план осады. Расположился в корнях имени братьев Гримм, откинулся на те головою и провалился шишковатым затылком в шишковатом шлеме. Там, между корней, оказалась не то нора, не то яма. Он своей винтовкой туда потыкал, никакая тварь в ответ не выскочила и не зашипела. Полез рукой. Ну и нашёл черепок, а рог того, как он сказывал, протыкал чьи-то рёбра.

«Резюмируя ваши сочинения, он там наткнулся на человеческий скелет с черепом единорога в грудной клетке?»

«Всё не так, борзописец. Только эта клеть и была и в ней череп. Его забрал, думая пойти с ним в атаку, а прочие кости не тронул, поскольку не любил разорять могил, сломал, чтоб легче было управляться и затолкал обратно в яму, сплёл из веток и лозы могильный камень и им заложил. А ещё он мне по пьяному делу врал, что один его товарищ по оружию, в одном полку служили что ли, говорил, будто набрёл в том лесу, только в другой его части на целый этих единорогов склеп. На сей раз без людского трупного вмешательства. Все будто бы лежат ровно, только рога торчат, одним словом яма с кольями. Но он тоже в подпитии был и потом никак не мог то место припомнить, а уж охотников себе по такой черепушке заполучить и сводить их рогами как члены тайного ордена, было ой как много».

Эта странная история повергла меня в размышление, учитывая, я узнавал до. Индуктивно заключалось, все единороги, если конечно таковые существовали в натуральную величину, спрятались от преследования в каком-то одном месте, где-то в Румынских предгорьях, а один, строптивец-непризнанный король, это место покинул и решил не прятаться, либо пойти на разведку. Его убил какой-то рыцарь-инвалид в одном исподнем, от и осталась грудная. Сам тоже не перенёс встречи. Насколько мне выяснить, неровно дышать в сторону единорогов начали в 1432-м после битвы при Сан-Романо, Флорентийская республика раком Сиену, группой вигилантов, самооскорблялись «Архангел Гавриил». Рыскали по всей Европы, прочёсывая области в сторону Балкан, наткнулись на истыканный дуб и излёжанное чрево в польской деревне. Подробности этой охоты крайне скупы, гонения в строжайшем секрете, меня как исследователя-лишь-бы-накропать от неё отделяет почти четыреста пятьдесят. В церкви в Полыни один из тамошних жителей показал мне кусок закрашенной фрески, изображала известный из Мистической охоты, только Гавриил нарисовался рыцарем на коне, а псов не четыре, а свара. Кроме, у другого жителя нашёлся отрывок из какой-то баллады, без указания авторства, по-видимому, написанной не так, в разлинееной ученической (самой тетради представлено не, лишь неприжившийся лист), неохотно переписал, теперь привожу дословно, не вдаваясь в расшифровку образов и не заостряя внимания на, в какой-то заброшенной деревне так много внимания единорогам.

Когда убивали последнего единорога,

Затихла Оксана, даже ветер-задиратель подолов и тот приуныл.

Свернулась клубком змей уходящая на Брауншвейг дорога

И старый монах-рукоблуд перед сном помолиться забыл.

И так далее, и так далее.

Копьё ударяется в мех с искрой на спине уникорна,

А рыцарь-невежа в раздумье – добьём или мучиться бросим.

Над лесом гремит трель из разрубленного в трёх местах горна.

Так кончился с потрохами рыцарь, осталась последняя осень.

И так далее, и так далее.

Много кому и нам не в последнюю и так далее, снится в качестве мечты, чтоб книга оставила по себе память и впечатление этакой загадочной, нарочито сложно, помнились только бесконечные загадочные подвалы и комнаты с деревянными столами, на старинные рукописи и рядом отрывки их расшифровок, огарки свечей в разной величины канделябрах, с потолков на цепи масляные лампы, на стенах пустуют факельные кольца, пол – зависит от места, если подвал или подвальная комната, то из больших, истёртых подошвами тысячи загадочных булыжников, если старинный родовой особняк или замок, или поместье, скрипучий паркет с длинными дорожками, толстыми и пыльными, скрадывающими шаги, по тем предостаточно, в особенности ночью, всё действие которое должно запомниться происходит ночью или в сумерках, по окнам непременно бьёт поток через решето (в крайнем снег, в особенности в обрамлении каменных плит кладбища), так же как бьёт он по полям шляп и скатам плащей и рединготов, каждую секунду свершаются тёмные дела, составляются завещания и криптозавещания, что-то сбрасывают с мостов и вылавливают из рек, прячут в зонтах и саквояжах, поминаются старинные истории, с всё связано, заговоры и квазизаговоры могущественных квазиорганизаций, накидываются таинственные письма, непременно скрепляемые красным сургучом, множество тёмных личностей в котелках и цилиндрах ведут загадочные разговоры и совершают непонятные эволюции со всем вокруг, например ездят на лошади задом наперед, отпиливают верхушки черепов или копают ямы в неподходящих местах, желая обнаружить клад или подсказку для дальнейших загадочных действий, всё это поливает дождь, по всем улицам, каждую из освещает не более одного фонаря с мертвенно-жёлтым, газовым или масляным, катят чёрные кареты с кучерами, предпочитают скрывать личности и натягивать цилиндры и котелки значительно, требует мода, у всякого действующего лица припасён пистолет или нож, или загадочная фраза, или письмо на непонятном языке, многое объясняет, все следят за всеми, ныряют в проулки, проникнутые тайной, скрываются в подземных коридорах, заходят в тайные комнаты и трудятся над расшифровкой древних документов и укрывательством завещаний и происходящее шестьсот назад или через сто вперёд, почти не от настоящего, те же обстоятельства, пейзажи и та же мрачность, загадочность, тот же необъяснимый дождь, семейные ветвленья, гениальные сумасшедшие, вероломные кормилицы, зеркальные загадки для зеркал, фуги предложений, переписанные заговоры, сложенные в столб, высятся до пояса или пупа, религиозные разночтения, озвучиваемые шёпотом, в небравых подземельях, многосмысленные пассажиры чёрных экипажей, в каком бы веке те не ехали и по каким окрестностям, непременно почта, содержащая загадки, почтальоны неустановленного происхождения, во всём и виновны и доставляют письма избирательно, таинственные карлики, необъяснимые преступления и лишь видимость расследования тех, призвана укрыть нечто более важное, масляные лампы, потайные фонари, документы, никто не видел, места, никто не достигал, но в сокрыто самое главное, древние ордена, инсценирующие свой крах и инсценировку инсценировки своего краха, тайные знаки, умел понимать только, давно сгинул, чёрные накладки на глаза лошадей и ястребов, оживляемые ветром огородные, предстающие только в резких вспышках молнии, вообще все, рискует объявиться, объявляется только в краткий миг такой вспышки, после того снова, у всех из лагеря добрых отсутствует понимание происходящего за исключением смутных подозрений, как-то связано со всем человечеством и его историей, у всех из лагеря злых ощеренные пасти и гнилые зубы, кроме, разумеется, главного злодея, множество главных злодеев и нет никакого лагеря добрых, все пользуются фальшивыми именами и никто не хочет выяснять правду, только путать её и прятать в подземельях и тамошних расшифровках, на улицах кишат прыгуны, ни по чём и фабричная стена, и стена сумасшедшего дома, и дома эти всегда переезжают, соответственно на всех разбитых копытами и колёсами и размытых дождями дорогах во все стороны идут обозы и фургоны с больничным имуществом и пациентами, которые, к тому, вынуждены отбиваться от налётчиков и даже стрелять, покуда им позволяют это господа в промокших котелках и цилиндрах, и рединготах, с фальшивыми бородами, именами и помыслами, одним словом нечто в этом. С подобной подачей многие ломают уши. Имена большинства наколоты между костяшек, кроме никакой огласки, самые падлические по сию не выявлены, есть клика сознавшихся и не возражающих или не могущих возразить против правдивого опубликования. Одна из Ксения Вуковар, женщина поразительной судьбы и усидчивости, первой попала в пьесу постороннего, так же, по-видимому, красоты, если при расцвете и увядании имела длительные и чередующиеся с Перуном, кхерхебом и князем Иордани. До касательства вышеневырубленного, Ксения не хотела, изъясняясь вполне, хотела зреть свою совокупность предков и современников, всех с днём ангела, в определённом свете и не видеть в определённом же. Сильно тем (и блудила с богом, кхерхебом и Елисеем Новоиорданским, который чуть что, посылал рыцарей искать себе артефакты (а при таком образе действий, что-то в его сетях да оседало)), в веках остался определённый ею, более никем (объясняла, никто кроме не озаботился обликом и его соблюдением в веках и старалась не думать о Фавсте), образина Новых замков, оттого отчаянно хотела то на это, если не дано, хоть подправлять себе на пользу предательства предательств, множество, от Готффрида и до, а это двести лет, и более того, умерев, влиять на всё могильным голосом, станет с родом, вздумается его шишкам будущего. Может видела путь при могла воскреснуть, оттого выбрала такой самоумертвления. Многовероятно потому искала связей с теми, мог в замыслах, а не большая реплика Приапу. Для ровного счёта двух дочерей и сына. Вестфалию, Орию и Китежа, наказав всем троим, умела нагнетать до беспрекословия, не снимая Вуковар. Кончину встретила в Витебске во время восстания крестьян. Мало занимало отчего восстали, во все времена из-за одного и. Никто не восставал чтоб отрыть наконец побрякушки Северина Антиохийского или вывести на чистую лекаря Карла Смелого, или остановить истребление единорогов, кроме, должно быть, самих единопыжей. Из города с тлеющими волосами, переправилась через Витьбу к церкви на другом берегу и погосту подле. В восемьдесят догребла на лодке в восемьдесят быстрее. На кладбище умаслилась не взорами гробовщиков, ближний крест для пущего эффекту, его первым, проверить горючесть, припала роковым, тридцать секунд боролась, накрутить хвосты русалкам, издали безымянная монашка и очень боялась.